Багровое небо, и словно нависающий над миром огромным слепым оком давно умершего бога круглый желтовато белый диск луны.
Болезненно пористой от четко вырисованных кратеров, почти касающейся несколько размытым краем крыши причудливого здания, явно порожденного не в меру буйной фантазией автора картины.
Гладкие изгибы покатой крыши, резкие линии спиралей в украшениях на торцах здания вызывали на диво мрачное, гнетущее впечатление в сочетании с неестественными цветами небес.
Пожалуй, Ёмико прошла бы мимо данного конкретного изображения, не удостоив его повторным взглядом, если бы не одно небольшое «но». На крыше, почти у самого края, творец багровых небес изобразил так же небольшую фигурку – в белых, чуть потревоженных ветром по ту сторону реальности и картинного бытия, с светлыми волосами. Что-то в ней было такое, что заставило певицу притормозить, и, окончательно остановившись, сперва присмотреться пристальнее, а после и вовсе подойти поближе.
В Сетевом зале, который на картах сервера этого места был обозначен как «картинная галерея», ныне было до уныния пусто – да и то верно, кто же придет сюда любоваться на произведения безвестных начинающих художников, если на соседнем «плане», ныне проходит одна из самых ярких модных коллекций этого месяца?

Наверняка все фанаты, которым веб-птичка напела бы на ушко о присутствии на этом показе Ёмико Хеллс, искали сейчас ее именно там, не допуская и мысли, что на редкость задолбавшись от созерцания не слишком удачной, но яростно рекламируемой коллекции, их кумир предпочла «пойти в библиотеку». Попросту улучив момент, и переключившись на буквально соседний канал – насколько ей было известно, порой вот в таких скромных первых показах, могли найтись действительно стоящие произведения.
…вот к примеру, как эта картина.
Ёмико чуть нахмурилась, пытаясь рассмотреть детали, и заодно прислушаться к себе, чтобы в этой тонкости резонанса ощутить – чем же так зацепило ее изображение. Протянув руку, она легко проводит ею над картиной, словно пытаясь дотронуться до небольшой светлой фигурки…

Отредактировано Yomiko Hells (2011-05-21 03:48:49)

Ёмико женщина от кончиков алых волос, до кончиков аккуратных пальчиков на ногах. И как истинная леди, обладает великой неодолимой силой применения фразы: «А об этом я подумаю завтра». Посему простейшее решение в стиле потребовать у программы немедленно вернуть мир в нормальное положение ей не приходит в голову, толкнувшись изнутри жарким чувством азарта и принимаемого вызова.

Поиграть?...Смешной человечек из нарисованной картинки! Что ж, давай с тобой поиграем. Только демон тут не тот, кто облачен в черный цвет доспеха, ты об этом знаешь? Знаеш-ш-шь?

Шепот, шорох, тонкий вой крови – та сторона, что обычно предпочитает крепко спать внутри прекрасного тела, широко распахивает звериные, оранжевые, огромные глаза с вертикальными зрачками, получив неожиданно власть ясного сознания и столь манящую иллюзию контроля над телом, куда более приспособленном для уничтожения противника, нежели привычная изнеженная оболочка, которую кто-то, где-то, когда-то звал Ёмико Хеллс.

Хеллсс-с-с…
…С-с-сплетается в один тонкий, резкий удар визг разрываемого ветра, когда копье по широкой дуге идет навстречу противнику – хват узкой кисти, перехват чуть выше, и облаченное в белые одежды тело бросается вперед, в прыжке пробудившегося от ленивой дремы хищника на столь опрометчиво посмевшую потревожить его покой жертву.

Уперевшаяся в ребристую поверхность крыши подошва, скользит, подается под напором порождаемой вихрем ударов силы. Копье в руках светлой фигуры с гулом обращается сперва в подрагивающую различимыми крыльями «бабочку», а после и вовсе раскрывается в полноценный щит размытых очертаний.

Настолько неуловимы движения кистей, перехватывающих древко все быстрее и быстрее, в пассивной, зато полной и непробиваемой  защите от жалящих все ядовитее выпадов владельца черного доспеха. Стон заживо вскрываемого воздуха, невидимой кровью от такого надругательства расходится в стороны, обжигаясь об искры от столкновения оружия.

На сантиметр назад.

Полыхающая в вертикальных зрачках ярость, неприкрытая, чистая как горный хрусталь, жажда крови, лютая, нечеловечески сильная, сверхъестественная. Не женская, ни мужская – просто чужеродная для обоих миров до такой степени, чтобы быть существом-с-третьей-стороны.

Еще сантиметр уступки. Крошево из-под подошв. От жесткости сцепления с черепичной поверхностью.

Зыбкая волна по выставленному щиту, словно откатывается назад столь несокрушимая защита, подаваясь нехотя, с мучительным отрицанием самого факта превосходящей силы противника. Дрожь по краям – удар сердца назад едва заметная, но все более усиливающаяся с каждой секундой.

…осколки ломкой, словно старая бумага, черепицы беззвучно падают вниз с края, открывая под отступившей назад стопой светлой фигуры зияющую бездну. Которую сейчас невозможно увидеть, разве что спиной, но которая тем не менее предстает во всей своей жадной, алчной красоте и хищной готовности принять в свои недра проигравшего. Бездна жадно сглатывает упавшую крошку, и вновь разевает темную беззубую пасть…

С треском разлетается выставленный щит, оставляя в руках светлой фигуры лишь два неровных обломка. Но в тот же момент, вперед, к черным доспехам взметнулась атакующей коброй рука – на глазах выметнулись из столь человеческих еще миг назад, а ныне стремительно заалевших пальцев длинные, черные когти.

…красный росчерк трех серпов-полумесяцев на черном фоне, в котором темная фигура противника едва ли видна.

Замершее время.

Тишина. Насколько она может быть ощутима, в этом безумном, ни на что не похожем мире сейчас, состоящем из мелких фрагментов, долгих пауз, все больше нарастающего напряжения между противниками. Такого вещественного, словно его можно было потрогать руками, раскроить, обрезать кожу от неловкого движения по натягивающимся между  ними нитям.

Ветер.

Он вступает в партию неуловимо, но заполняет собой именно ту грань паузы, которая была ему отведена неведомым режиссером. Развевает белые волосы светлой фигурки, полы халата, треплет красные ленты широкого пояса.

Подчеркивает, выводит в мире реальностью статичную неподвижность темной фигуры, тяжесть обманчиво-неподвижного доспеха, массивность и несокрушимость, подобную заколдованной осадной башне из черных гранитных камней и вороненой стали.

…выдохом неведомого художника, розоватым облаком в замершую картинку вплетается поднявшиеся от порыва ветра цветочные лепестки. Обтекают обе фигуры, чуть задерживаясь, на тех частях, что требуют дополнительного акцентирования внимания сейчас.

Распадаются надвое у бритвенно-острых кромок обоих лезвий мечей.

Задерживаются на перемотанных по старинному обычаю запястьях светлой фигурки.

Несмело прикасаются, и тут же вновь отлетают от матово блестящего панциря на груди темной фигуры.

Еще один долгий выдох ветра.

Пронзительная, сверкающая, торжествующая пустота между противниками.

…и, прежде всего, что происходит потом – в ней скрещиваются взгляды.

Искры от столкнувшихся лезвий, вспыхивают в картине мира багровым и алым, напряжение тела, принимающее на себя удар чудовищной силы, подобно стону струны, что натянута с такой силой, что вот-вот готовится лопнуть от перенапряжения.
Взрыв инерционной силы, просто от падения духа вниз на воплощенное в материальности этого мира лезвие, вырывает у них из-под ног неровный кусок крыши, проламывает черепицу вовнутрь здания, вонзается в плотность и твердость камня с такой легкостью, словно в небрежную картонную подделку.
Разлетающиеся в стороны осколки – и ни один не затрагивает застывшие в молчаливом противостоянии фигуры, хищной стальной птицей нависшую черную и белым изваянием встретившую его напор светлую.
Еще миг, и еще, хрупкое равновесие между ними словно сама реальность пробует на вкус, дожидаясь, когда один проявит слабину, совершит ошибку, которая станет для него роковой.
Свист и удар!
…неуловимым в своей стремительности движением, светлая фигура ускользает с основного острия противоборства, уходит от невообразимой в тяжести атаки черного противника. Коротким хлопком, подобным взмаху крыла, взметнулась и опала пола халата, когда фигура бросается в сперва в сторону, а потом – рвется прочь, выше, выше по практически отвесным склонам нависающих над ними крыш!
Это похоже на бегство и на отступление одновременно, ноги мелькают столь быстро, что движения похожи на телепортацию фигуры из одного места в другое.
Миг – стена, оттолкнуться.
Миг – карниз, вскинутая вперед рука цепляется за  край, подтянуться.
Миг – узкая дорожка наверху двух смыкающихся крыш, хребтом треугольного острия.
…светлая фигура мчится по ней размытым росчерком, пытаясь разорвать между собой и преследователем расстояние…

Когда некуда больше бежать – откуда-то появляются новые силы, раскрываются огненной волной по телу ранее сокрытые токи, о которых не догадываешься до поры. Именно этом можно объяснить то, что светлая фигура успевает нечеловечески извернуться, и успеть отбить удар, грозящий сотворить из естественно-цельного две его неравные половинки.
Отбить – или только лишь попытаться?
Скольжение вороненого лезвия вдоль светлой благородной стали идет с такой натугой, так нехотя, словно там не полированные до зеркального блеска грани, а шершавая, покрытая трещинками и рытвинками поверхность.
Сила опять схлестнулась с силой, и не сей раз не желает уступать, оскалится напряжением мышц всего тела, воет в отчаянном гневе, прорываясь сквозь искрящийся по диагонали ток столкновения мечей.
Никто не отступает.
Ничего не меняется в мире.
И там, над кромками вжимающийся в друг друга все сильнее лезвий – идет куда более жаркая схватка взглядов.
Нет.
Противоборство воли.
Которое и решит исход боя.

Снова мир задерживает дыхание, замедляет движение времени.
Черный клинок стремительно падает вниз, неотвратимо грозя вот-вот рухнуть на чуть склоненную, словно подчинившуюся неизбежному беловолосую голову противника.
И лишь напряженный, направленный не на черного воина, а куда-то сквозь него, вглубь себя, в ту пустоту, что хранит куда большее, чем доступно взгляду, выдает закручивающееся в все более тугую спираль внутреннюю концентрацию силы светлого.
Медленно-медленно, оставляя за собой отчетливый отпечаток нехотя тающего образа, опускается черный, узкий, хищный меч.
Отражается в двух оранжевых глазах, так же томительно неспешно поднявшихся ему навстречу. Так, словно светлый достиг внутри себя какой-то границы, и сделал за нее невесомый шаг, отделяя возможного от невозможного, умысел от домысла, границу сил от необъятности желаний.
И метнувшиеся наперехват темному лезвию две ладони – останавливают его удар!
…силовая волна с хрустом и грохотом выламывает здоровенный кусок крыши за спиной светлой фигуры, сносит его в безмолвную пустоту.
Вскинутый взгляд встречается с глазами воина в черном доспехе.
Трещина по вороненой стали, аккурат по границе с удерживающими меч вопреки всем доводам рассудка ладонями.
Звонкий излом обламывающегося куска, и едва ли не треть меча остается между рук светлой фигуры, словно срастаясь с ладонями, превращаясь из бесполезного куска стали снова в беспощадное оружие.
…нырнувшая вперед беловолосая фигура, сложившая ладони словно бы в молитственном жесте, пронзает осколком лезвия горло воину в черном.
Насквозь.

Тягучая, словно смола, звериная желтизна глаз уходит, словно бы стягиваясь на дно колодца, уступая насыщенно-карему цвету зрачка. Медленно и так откровенно нехотя, что вполне можно поверить в существование какой-то весьма изощренной программы, что сейчас просто отчаянно тормозит, не желая выполнять запущенный пользователем процесс.
Ёмико встряхивает огненными волосам, жестом, выдающим легкую тень досады, и возможная мистика рассеивается, словно предрассветный туман под первым торжествующим ударом солнечных лучей из-за линии горизонта.
- Изумительно нетривиальный способ знакомства. – Говорит с легкой усмешкой женщина, с неповторимым изяществом склонив голову ему в ответ. Чтобы обрести самообладание и уверенность, ей понадобились доли секунды, которые певица затратила на быстрый, поверхностный обзор свежесотворенного помещения.
Рыжеволосая женщина поднимает привычным жестом руку, чтобы поправить высокий воротник куртки,
однако пальцы лишь скользят по текстуре…по гладкой, открытой для взгляда коже шеи. Воротник длинного красного халата низко-низко опущен, а полы распахнуты, позволяя видеть косодэ из тонкой ткани, почти ничего не укрывающее от взгляда, да черные таби ему под стать.

Сказать, что во взгляде Ёмико Хеллс понимание его слов и узнавание появилось практически сразу, было бы бессовестно польстить ее собеседнику. Все же, память обладает таким удивительным свойством "припрятывать" в свои обманчиво-бесконечные глубины те воспоминания, которые нам чем-то не по вкусу. Нет, те, в которых незнакомая голограмма бросила ей эту фразу на прощание, не были негативными, однако были слишком уж...неоднозначными, чтобы вот так с легкостью появляться в сознании по первому зову ассоциативного ряда.
- Мы...знакомы?...- Приподнявшийся в усмешке уголок губ, успевает скептически дернуться, прежде чем чуть расширившиеся глаза несколько раз моргают, словно помогая проматывать назад кадры воспоминаний. Концентрированные три часа позднего вечера, между которыми сумели затесаться незабываемые несколько минут кратких диалогов. На миг поджавшая губы, женщина опускается напредложенное место, с природной грацией складывая ноги одну на другую.
Невзирая на то, что программа не забыла сотворить ей подобающий стилистике места образ, вести себя так, как ей удобно, а не так как другим должно, Ёмико не перестает. Согнутая в колене нога упирается ступней в пол, чуть подвинув в сторону полу халата, и отражением по горизонтали ложится вбок вторая. Если бы не опустившийся на колено локоть одной рукий, то позу певицы можно было бы даже назвать фривольной. Однако длинные складки добавляют ровно-ровно тот штрих, которого не хватает для создания образа полной расслабленности.
- Я думала, за завершающая фраза относилась к встрече в коридоре. - Усмехается Ёмико, рассматривая собеседника. Что аватар? Для умеющего проводить аналогии и паралели - многое. Главное, чтобы и собеседник об этом знал. Легкая ирония в голосе: - Вы так быстро соскучились?